Стены историей буквально дышат. Здесь и французский поэт Луи Арагон беседовал с москвичами, и Клавдия Шульженко впервые спела «Вальс молчания». Ради этой сцены в СССР приезжал бас Поль Робсон. Это только кажется, здесь время остановилось. Летоисчисление в этих стенах всегда было параллельным.
Идеалистическая картинка, в представлении Луначарского — наркома просвещения, превратилась в пороховую бочку. Идею создания Дома подкинули мхатовцы. Наркому бы сразу неладное почуять. Альтернативная площадка, что в каждую эпоху бурлила. Стены помнят самого Станиславского. В этом здании его первые театральные опыты.
«У него не было образования. Ни в Малый, ни в Большой он пойти не мог. Но здесь он получал образование», — рассказывает главный режиссер ЦДРИ Елена Смирнова.
По сути, это Дом первых советских продюсеров. Здесь давали молодым и талантливым пробовать себя — в общем, раскручивали достойных. И показывали то, что нигде нельзя было больше увидеть. Фильм «Покаяние». Это позже во время перестройки фильм возьмет гран-при на Каннском фестивале. А когда картину только смонтировали, и кассетные копии изымали. Речи о показе и быть не могло. Кроме одного зала.
«Люди сидели всюду даже на сцене, экран прямо перед глазами, ничего не видно, но присутствие — мы это называли висеть на люстре», — рассказывает Елена Смирнова.
Кажется, сами стены сотканы из человеческих историй и под их тяжестью готовы рухнуть. Декабрь 1941-го. Здесь проводят единственную новогоднюю детскую елку в Москве.
«После представления они все получили подарки — два маленьких мандаринчика. И приходя домой, делили на многие дольки, чтоб досталось всем. Истории в воспоминаниях, когда пишут: на 16 человек эти мандарины потом делили», — рассказывает Елена Смирнова.
И сцены и залы намоленные. Впервые свои работы показывали официально еще никому не нужные молодые Илья Глазунов и Александр Шилов. Эти стены вообще помнят первые шаги многих будущих корифеев.
В этом каминном зале снимали «Театральные встречи» — одну из самых популярных программ советского телевидения. Да, в общем, и не снимали даже, работали в прямом эфире. Задача была — показать живую беседу работников творческих профессий и не творческих. Здесь встречались актеры, композиторы, космонавты, спорстмены, передовики производства.
Увидеть программы можно было несколько раз в год, и собирали они многомиллионную аудиторию. Интерьеры узнаваемы и по еще одной популярной юмористической программе — «Кабачок 13 стульев».
Не так, как принято, это вообще про ЦДРИ. За гремящей аббревиатурой — глоток свежего воздуха сложной эпохи.
«Стояли люди на входе в ЦДРИ. Иногда даже конная милиция стояла, чтобы не разнесли все», — вспоминает Елена Смирнова.
Приглушенный свет, яркие нотки, звуки джаза. Здесь Юрий Саульский собирал оркестры — первые джаз-банды. Запрещенная музыка звучала свободно. Как такое возможно? Из разговора с директором Центра понимаешь — с таким директором возможно все. Она и сейчас любого партийного убедит.
«Джаз — какой джаз? Это легкая музыка. Это как бы для своих. Потом свои своих. Кто играет джаз, тот и Родину продаст. Джаз к нам пришел из-за границы, а у нас появлялся свой джаз, назывался не джазовый вечер, а вечер неджазовый. Ну, легкая музыка», — рассказывает сопредседатель правления ЦДРИ Энгелисса Погорелова.
И слой пыли — будто художественная декорации в доказательство, есть что вспомнить, есть что рассказать. Здесь и сегодня, как почти век назад, репетируют и экпериментируют молодые таланты. Двери Дома, в котором принято ломать стериотипы, по-прежнему открыты.
.jpg)
.jpg)
.jpg)